Дебора Харкнесс - Открытие ведьм [litres]

Золотые циферки на корешке подмигнули мне.

Я села и призадумалась, как же быть. Открыть книгу, как будто я самый обычный историк? Или оставить ее и уйти?

Вот повеселилась бы Сара, увидев меня сейчас. Она всегда говорила, что мои попытки держаться подальше от магии ни к чему не приведут, но после смерти родителей я совсем не пользовалась волшебством. Все колдуны и колдуньи, явившиеся на поминки, искали во мне черты Бишопов и Прокторов, гладили по голове и предрекали, что очень скоро я займу место матери в местном ковене. Некоторые шептались о том, что моим родителям не следовало жениться.

«Слишком большая сила, – тихонько говорили они, думая, что я не слышу. – Они привлекли бы к себе внимание, даже если бы не занимались древними культами».

Этого мне хватило, чтобы обвинить в смерти родителей сверхъестественные способности. Я решила попробовать жить по-другому и, повернувшись спиной ко всему магическому, занялась тем же, чем занимались все обычные девочки моего возраста, – ездила верхом, встречалась с мальчиками, читала романтические книжки. Таким образом я надеялась затеряться среди простых смертных. В переходном возрасте я страдала от депрессии и тревоги, но обычный человеческий доктор заверил тетю, что это вполне нормально.

Сара ничего ему не рассказала о голосах, о моей привычке брать телефонную трубку за минуту до звонка, о том, как она в полнолуние ограждает чарами все окна и двери, чтобы я во сне не ушла в лес. Не рассказала, что стулья в доме укладываются в пирамиду, когда я злюсь, и падают на пол, когда злость проходит.

Когда мне стукнуло тринадцать, тетя стала учить меня азам колдовской науки, чтобы отвести в это русло хотя бы часть моей силы. Бесконтактное зажигание свечек, проверенные временем зелья от прыщей – обычный начальный курс колдуньи-подростка. Но даже самые простые заклинания мне не давались, зелья выкипали, а выполнять тетины задания, чтобы выяснить, перешел ли ко мне материнский дар ясновидения, я упорно отказывалась.

Когда гормональная перестройка завершилась, голоса, спонтанные возгорания и прочие явления тоже начали проходить. Но я все так же отказывалась приобщаться к семейному бизнесу. Тетя побаивалась жить в одном доме с необученной колдуньей и потому испытала некоторое облегчение, когда я отправилась в колледж в Мэн. Типичная история взросления, если не считать колдовской ее части.

Из Мэдисона мне удалось выбраться благодаря своим интеллектуальным способностям – я всегда опережала ровесников, начала разговаривать и выучилась читать раньше, чем обычные дети, с ходу запоминала учебники благодаря феноменальной фотографической памяти и выдавала на контрольных нужные результаты. Обнаружив, что в школе вполне можно обойтись и без магического наследия, я проскочила за год пару последних классов и поступила в колледж в шестнадцать лет.

Поначалу я попробовала себя на театральном факультете. Меня увлекали костюмы и зрелищность, поражало, как пьесы помогают перенестись в другое время и место. Профессора сразу же начали ставить меня в пример как прекрасную актрису, которой игра позволяет преобразиться в совершенно другую личность. Первые намеки на то, что этим я обязана не только актерскому дару, проявились в роли Офелии. Как только я ее получила, волосы у меня немедленно отросли до пояса. Я часами просиживала у местного озера, завороженная сверкающей гладью, а отросшие косы ниспадали до самой воды. Мальчик, игравший Гамлета, поддался иллюзии. У нас случился страстный, хотя и мимолетный роман. Я потихоньку сходила с ума, заражая весь актерский состав.

Премьера стала событием, это да, но каждая моя новая роль была сопряжена с какой-то проблемой. На втором курсе, когда мне дали Аннабеллу в пьесе Джона Форда [7] Джон Форд (1586–1637) – английский драматург и поэт. «Жаль, что она блудница», положение сделалось совсем уж невыносимым. Как и за героиней Форда, за мной повсюду бегали ухажеры (и не только люди). Наконец занавес опустился в последний раз, но поклонники никуда не делись, и стало предельно ясно, что свои силы контролировать я никак не могу. Я не знала и не желала знать, сколько в моей игре от магии, – сделала короткую стрижку, а многослойные топы и широкие юбки сменила на униформу серьезной и честолюбивой студентки-юристки: черные водолазки, защитного цвета брюки, туфли на низком каблуке. Избыток энергии я вымещала в спорте.

После театрального отделения я стала искать серьезную специальность, которая никакого отношения не имела бы к магии. Для математики мне недоставало точности и терпения, на биологии я ни один опыт не довела до конца и постоянно проваливала контрольные.

В конце второго курса канцелярия потребовала, чтобы я наконец выбрала что-нибудь, если не хочу проучиться пять лет вместо четырех, – и тут благодаря летней английской программе мне подвернулась возможность уйти еще дальше от всего бишоповского. Я влюбилась в Оксфорд, в утренний свет его тихих улиц. Курс истории включал в себя жизнеописания королей с королевами, и если у меня в голове и звучали голоса, то принадлежали они героям книг, написанных в шестнадцатом-семнадцатом веках. Это вполне можно было приписать величию английской литературы. А лучше всего было то, что никто здесь меня не знал и никакие колдуны, если они даже присутствовали тем летом в городе, ко мне не приставали. Вернувшись домой, я выбрала историю своей специальностью, прошла все полагающиеся курсы в рекордное время и в двадцать лет окончила колледж с отличием.

Взявшись писать докторскую, я изо всех возможных вариантов предпочла Оксфорд. Я занималась историей науки, и темой моих исследований стал период, когда наука начала вытеснять магию, а законы Ньютона – астрологию вкупе с охотой на ведьм. Поиск рационального начала в природе и отказ от сверхъестественного, характерные для того времени, отражали мою внутреннюю борьбу. Стена, воздвигнутая мной между собственными разумом и наследственностью, стала еще прочнее.

Тетя Сара фыркнула, услышав, что предметом моей диссертации будут химики семнадцатого столетия. Ее ярко-рыжие волосы хорошо сочетались с огненным нравом и острым язычком. Будучи колдуньей прямой и здравомыслящей, она немедленно завладевала всеобщим вниманием, стоило ей войти в комнату. Мэдисонское общество призывало ее на помощь в случае больших и малых городских бед. Наши с ней отношения сильно улучшились, поскольку теперь она уже не потчевала меня ежедневными наблюдениями по части слабости и непостоянства людской натуры.

Впрочем, хоть нас и разделяли сотни миль, тетя по-прежнему считала мои попытки отречься от магии смехотворными и каждый раз непременно мне об этом сообщала.