Александр Бушков - Изобличитель. Кровь, золото, собака

– Угадали.

– Сверкают злодейские кинжалы, палят револьверы… Та же самая романтика, только сугубо мужская…

– Возможно, – сказал Ахиллес. – Вот еще что, мадемуазель Ванда… Я хотел бы спросить из чистого любопытства. Действительно, в нашем городке все всё обо всех знают… С вами вот уже добрых два месяца нет Вари Истоминой. А ведь вы, мне говорили, с первого класса не разлучались, разве что на ночь. Такими закадычными подругами были… Как три мушкетера, только без шпаг и усов. Может быть, вы читали Дюма? «Надобно вам знать, что мы, Атос, Портос и Арамис – Трое Неразлучных, как все нас зовут». Но ее уже два месяца с вами нет…

Ему никак не могло показаться – на оба красивых личика определенно набежала тень.

– Всего хорошего, Ахиллес Петрович, – сказала Ванда сухо. – Простите, но нам пора…

И обе барышни направились прочь. Ахиллес озадаченно смотрел им вслед. Крайне походило на то, что он, сам того не ведая и не желая, ухитрился задеть Ванду, и всерьез. Что у них могло произойти в троице неразлучных? Шерлок Холмс пустил бы в дело свой дедуктивный метод… Поссорились, конечно. Женщины, неважно, в каком они возрасте, если уж ссорятся, то бывают гораздо более непримиримы, чем мужчины. Но из-за чего могли смертельно рассориться девицы, неразлучные с первого класса? Вот вопрос…

Объяснение вроде бы подворачивается. Они уже в том возрасте, когда могут поссориться из-за кавалера, не поделивши такового. Варя – тоже расцветающая красоточка, и за всеми тремя давно уже пробуют ухаживать, в том числе отнюдь не только ровесники…

Нет, это отпадает. Будь здесь одна Ванда или одна Катенька, такое предположение годилось бы. Но он видел совершенно одинаковое выражение на личиках обеих. Значит, здесь что-то другое. Хотя… Кто их поймет, современных девиц. Кто вообще умеет понимать женщин? Быть может, существует некий роковой красавец, в которого влюбились все трое, но завладела им Варя? И Ванда с Катенькой остались подругами, сплоченными общим горем? Или…

– Ну, наконец-то ты в одиночестве! Я уж измаялся, ждавши…

Еще один знакомый голос, моментально оборвавший дедуктивный ход мыслей. Ахиллес повернулся к сослуживцу с некоторым неудовольствием, словно человек, оторванный от серьезного дела, но тут же постарался раздражение отогнать: не столь уж серьезное дело – пытаться дедуктивным методом доискаться, отчего вдруг поссорились три неразлучные прежде подруги-гимназистки.

Поручик Тимошин, с первого взгляда ясно, был вполне доволен жизнью. И, конечно, изрядно пьян, но догадаться об этом можно было лишь по запаху, стоя вплотную. Люди обладают самыми разнообразными талантами. Талант Тимошина заключался в том, что ему, чтобы шататься и молвить заплетающимся языком, требовалось, пожалуй что, не менее ведра, а до такой кондиции поручик никогда не доходил. И этот его талант не столь бесполезен, как может показаться, – наоборот, порой приносит нешуточную выгоду при общении с вышестоящими командирами, полагающими поручика трезвехоньким. Главное, чтобы начальство ничего компрометирующего не унюхало. Если этого не происходит, Тимошин вне подозрений: стоит строго вертикально, речь связная и толковая. А ведь не один младший офицер имел неприятности, будучи застигнут пьяным в неподходящее время…

Оперевшись спиной о высокие перила, Тимошин сунул в рот папиросу, чиркнул спичкой. Все его движения были прямо-таки отточенными, совершенно трезвыми. Многие в полку его таланту завидовали, особенно штабс-капитан Блинов, коего уж угораздило, так угораздило, когда он, перебравши, проводил занятия со своей ротой и был застигнут командиром полка, которого в тот день на занятиях никак не ожидали…

– Любопытно мне знать, Жорж, – сказал Ахиллес с неподдельным интересом, – каково количество нынче принятого? Ведь не спросишь – ни за что сам не догадаешься…

– Пустяки, Ахилл, – махнул рукой Тимошин. – Две бутылочки хлебного вина [4] Старинное название водки. , всего-то. И есть намерение на достигнутом не останавливаться, тем более что обстоятельства благоприятствуют… А ты, я вижу, трезвехонек?

– Ну, мы, в конце концов, пехота армейская, а не уланы, – сказал Ахиллес. – Это у них полагается с утра начинать, а кто у нас с утра не пьян, тот, извините, не улан…

– И книжка под мышкой, ага… Удручаешь ты меня, Ахилл, пока что не пораженный в пятку. Разрушаешь образ бравого русского офицера – пьешь мало, с книжками ходишь. Деды наши тебя бы не поняли решительно. А впрочем… Ты знаешь, оно даже и на пользу. Был я давеча в городском собрании, и сидел там в своей всегдашней компании интеллигент этот, инженер Глумов… ведь подобрал Боженька фамилию по его поганой сути! И разглагольствовал среди своих, как всегда: мол, офицеры наши – бестолочь неотесанная, книгу в руки не возьмут… Ну вот что тут сделаешь? На дуэль вызвать – так ведь не примет вызова, хотя и дворянин, в отличие от меня, сиволапого. Примется ныть: он, изволите видеть, против столь варварских пережитков Средневековья. Попросту брякнуть в личность – так ведь к мировому судье потащит. Да и хил, ледащ больно, как следует ему не брякнешь, а легонечко как-то и смысла нет. Подумал я, подошел к нему и говорю: простите великодушно, господин Глумов, а знаком ли вам подпоручик Сабуров? Заочно, отвечает, наслышан. Вот то-то, я ему говорю. Подпоручик сей из книжных лавок не вылезает, да еще почтою книги выписывает. Не опровергает ли это теории ваши? Можно подумать, у вас, господ инженеров, комнаты Шекспирами и Львами Толстыми завалены. Он и примолк – крыть нечем… А я развиваю успешно начатое наступление. Много ли, спрашиваю, в вашем ведомстве инженеров, чтобы книги по почте выписывали? Сидит он как оплеванный, знатно я его поддел… Ну ладно. Ну их, книги эти. Я видел, ты с очаровательной Вандой ворковал, вот и торчал в сторонке, чтобы не мешать…

– Скажешь тоже, – усмехнулся Ахиллес без всякого раздражения. – Ворковали… Перекинулись парой слов.

– Я ж видел, сколь пламенные взгляды она тебе бросала.

– Это она так проказничает, – сказал Ахиллес. – Гимназистка же, пусть и последнего класса.

– Вот то-то и оно, – сказал Тимошин. – Именно что последнего. Это мы в таком возрасте мальчишки мальчишками, а они… Я бы на твоем месте не терялся.

– Какие пошлости, Жорж…

– Не пошлости, а знание жизни, – энергично возразил Тимошин. – И гимназисток давно уж захлестнула вольность нравов… Ты ведь газеты читаешь поболее моего. То там, то сям гимназистка не то что роман закрутила, но и родила. И не последнего класса гимназистки, Ахиллушка, – иная шестого или даже пятого. А уж что касаемо последнего класса… В Пензенской губернии гусарский корнет застрелил гимназистку последнего класса и сам застрелился тут же, дурень кавалерийский. У них, понимаешь ли, был вполне взрослый амур, но потом красавица ему отставку дала, нашла другого, вот у корнета чувства и взыграли. Да что там далеко ходить… Шагарина и Ниночку Савватееву вспомни, двух месяцев не прошло…